Насколько я понимаю, именно в результате таких выводов родилась известная инициатива в Facebook?
Года три назад я уже провел первые консультации насчет того, что можно сделать. И два года назад научное сообщество уже было готово широкомасштабно выразить свой протест. Началось движение с требованием увеличить финансирование науки – речь шла не только о выделении больших средств, но и о справедливом их распределении. Создали инициативу в Facebook, которая начала оповещать общество. Было написано огромное количество статей, подробно анализирующих ситуацию, ее корни, возможные шаги, сравнение с ситуацией в мире. Произошло множество встреч с представителями парламентских и непарламентских партий, фракциями парламента, представителями всех государственных органов, президентом, премьер-министром. Очень интенсивная шла работа.
В течение первого года протеста со стороны правительства звучало множество ложных аргументов, которые обосновывали его линию действий. Все эти аргументы были разбиты протестующими. Ученые выступили с подробным анализом, было опубликовано несколько сот статей, где подробно рассматривалось каждое утверждение представителей правительства. И уже полгода со стороны властей не звучит никаких аргументов, но при этом ровным счетом ничего не делается.
В чем состояла суть аргументов правительства?
Начали они с довольно смешных вещей. «Не стыдно ли вам говорить о деньгах? Настоящий ученый должен интересоваться только наукой». Потом пошли уже серьезные аргументы. Например, такой: посмотрите, как много у вас неработающих. И указывали на лжечленов Академии наук – если вы их сократите, у вас увеличится финансирование. Главный аргумент: систему следует преобразовать таким образом, чтобы финансы использовались эффективно. Аргумент, который использовали все представители власти, начиная с президента: почему мы должны финансировать нечто неэффективное, то, что не приносит пользы? Нам приходилось демонстрировать им доклады ЮНЕСКО, выступать по телевидению, радио, писать статьи – за несколько месяцев мы доказали, что у нас очень эффективная наука. Начиная с президента Академии, все старались показывать и доказывать, потому что власти даже не понимали, в чем эффективность науки. Это был первый акт.
Второй акт, вторая серия аргументов. Есть же плохие, неработающие части – в частности, в гуманитарной области. Можно сократить их и таким образом увеличится финансирование. Мы отвечали: «Послушайте, число ученых в стране и так в два раза меньше, чем среднее число ученых по миру. Вы предлагаете и дальше сокращать?» –«А если есть люди, которые дают мало продукции?» – «Но не все должны выдавать работы высокого уровня. В лаборатории должны быть люди, которые, грубо говоря, умеют включать осциллограф и смогли бы обучить нового сотрудника. Дальнейшее сокращение будет концом науки вообще».
«Вот вы жалуетесь на отсутствие денег. Давайте соберем все исследовательские институты в одном месте в Ереване и таким образом сэкономим деньги на содержание их администрации». Мы, ученые, посчитали, сколько именно сэкономится, и оказалось, что каждому в результате добавится около тысячи драм или два с половиной доллара зарплаты. На что рассчитывали те, кто выдвигал предложение? Переезд лаборатории означает ее уничтожение. Чтобы разобрать и собрать множество различных экспериментальных установок, нужны месяцы, если не годы. Они бы тем временем сделали деньги на продаже освободившихся территорий и зданий.
Серьезные аргументы властей, предназначенные для того, чтобы увести движение от истинных целей к ложным, были попытками перевести его в русло оптимизации – помещений, институтов. Но в результате каждой такой оптимизации просто продавались бы несколько зданий и соответствующие территории. Был еще довод, что страна в состоянии полувойны – откуда взять средства? Журналисты раскопали огромное количество неэффективных затрат. Например, есть субвенция городу Еревану в размере около семи миллиардов драм, из них три миллиарда идет на реконструкцию бордюров. Думаю, страна спокойно может какое-то время пережить без этих расходов. Одни и те же бордюры меняют по десять раз, а на самом деле большая часть этих средств, конечно, уходит «налево».
Мы были вынуждены показать и другие ничем не обоснованные статьи расходов. Деньги в стране есть, и, как ни странно, их немало.
Дальше они подталкивали нас делать предложения по реформе. И очень важный ложный ориентир, который они пытались навязать, – денег выделяется достаточно, и они все оседают в Академии. Академики якобы съедают все деньги, щедро выделяемые на науку. Это полный бред по той простой причине, что число академиков и членов-корреспондентов около 130, и до недавнего времени они получали в среднем по 120 тысяч драм. Если всю сумму поделить на четыре тысячи научных сотрудников и две тысячи технических, получишь мизерную прибавку.
Наша Академия прекрасно работает, об этом свидетельствуют все международные показатели. Именно благодаря пирамидальной структуре Академии она оказалась устойчивой и смогла себя реанимировать на фоне общей разрухи. Мы категорически против необоснованных реформ Академии, которая на самом деле, как я сказал, сыграла и играет историческую роль. Достаточно, чтобы институты обрели самостоятельность и не контролировались Президиумом АН, чтобы их по отдельности уничтожили. Что власти и сделали в свое время. Мы предложили им посмотреть: у вас было 85 институтов, а у Академии – 35. В Академии почти все выжило, работает и дает научную продукцию, а из ваших институтов около 70 в принципе никакой не дает – там никого нет, все покрылось пылью.
Очень важный момент – нам удалось полностью отбить все посягательства на реформу Академии. Академия денег не раздает, деньги через нее не проходят. В Армении все финансирование идет через Госкомитет по науке. Академия занимается управлением: назначает директоров институтов, принимает отчеты и т.д. Естественно, есть недостатки, но на общем фоне государства и всех его звеньев это работающая организация, и все попытки направить протест на уничтожение Академии – вещь крайне опасная.
Еще одно очень важное для науки требование – введение новой системы внешней экспертизы заявок и качества научных работ. Армения – страна маленькая, в каждой конкретной области заняты мало людей, все друг друга знают и работают всякие коррупционные схемы вроде знакомства. Поэтому необходимо принять закон об экспертизе. Этот закон крутился в разных инстанциях лет 7-8, и его никак не принимали, потому что, в частности, он противоречит интересам коррупционеров и лжеученых. Мы много воевали за этот вопрос, и, в конце концов, власти пошли на попятную. Мы трижды встречались с членами Комитета по науке и образованию Национального собрания, и с самого начала это было вопросом номер один. В конце концов, закон поступил в Национальное собрание, прошли открытые слушания, и закон уже принят в первом чтении.
Был у властей и такой аргумент. Нельзя постоянно протестовать, вы должны указать, как реформировать, что делать – так говорили и президент, и все остальные. Мы написали более 50 статей, где объясняли, что не дело молодых ученых писать концепцию реформы армянской науки. Это дело соответствующих государственных органов – министерства образования и науки, Госкомитета по науке, профильного комитета Национального собрания, Академии наук. Вы хотите, чтобы молодые кандидаты наук, которые только вчера защитились, или аспиранты третьего года сели и написали бы концепцию реформ? Вы с ума сошли? Госкомитет разработал очень хороший проект реформ, который называется «Стратегия развития армянской науки до 2020 года». Мы считаем его отличным документом, замечательно продуманным, и требуем выполнения этой программы.
Я, естественно, все изучал вместе с ребятами из инициативной группы. Но еще раз повторю: есть профессионалы, которых мы очень сильно поддерживали, как и они нас, – Госкомитет по науке, который ответственен за политику государства в области науки. Он и Президиум АН уже лет 7 непрерывно изучают эти вопросы. Я это хорошо знаю, потому что я как член Академии наук – участник соответствующих обсуждений. Концепция уже есть, другое дело, что правительство не хочет ее выполнять. Там много различных рекомендаций: например, у России уже есть опыт надбавок наиболее активно работающим ученым на основании подсчета рейтинга. Эта система хорошо работает на постсоветском пространстве, в Китае, других государствах. В Европе и во множестве стран принято платить за публикации в престижных научных журналах. У нас 30 пунктов всяких предложений, где все это перечислено.
Нам все же удалось в буквальном смысле заставить премьер-министра. Мы написали множество писем и статей, выступали на разных передачах, добились того, что парламентская фракция Дашнакцутюн написала официальное письмо премьеру, потом с таким же письмом выступила партии Жарангутюн. После двух лет изматывающей борьбы премьер сказал, что идея неплохая, создали комиссию, которая должна осуществлять программу.
Движение требует, чтобы работали государственные органы. Мы не должны останавливаться на конкретной программе реформ. Наша задача – обратить внимание на простые вещи, которые в самое ближайшее время грозят для науки в Армении полной катастрофой.
В общем, я могу долго перечислять ложные аргументы и направления. Постепенно выдвигались все новые аргументы, и бои – это именно самое подходящее слово – шли ожесточенные. Аргументы удалось разбить, они замолчали, но пока еще ничего не собираются делать.
Как возникла идея провести такую масштабную серию интервью с молодыми учеными – сейчас эти интервью размещают у себя разные армянские СМИ, в том числе и мы на сайте журнала.
Молодые ученые, которые ведут борьбу в рамках фейсбуковской инициативы, – это лучшие, это победители местных и международных конкурсов, которые получали награды и премии президента, правительства, Академии наук. Среди них много моих студентов, есть ребята из моей лаборатории, из нашего Института. Многие проходили аспирантуру под двойным руководством или работали на Западе, так что хорошо были знакомы с западной системой.
Каждый вечер проходили долгие обсуждения. Когда мы поняли, что власти замолчали и ничего делать не будут, у журналистов, которые долго освещали развитие событий, возникла идея создать «Кафедру молодого ученого», чтобы все эти ребята выступили там программно, охватив различные аспекты вопроса – и технические, и идейные. Чтобы высказали свою позицию четко и однозначно. Сейчас из 140 выбранных молодых людей около 120 уже дали интервью, более 100 уже опубликовано, и процесс продолжается. Во время этой борьбы они развивались и закалялись. Они начали сравнивать ситуацию в разных странах, обращаться к статистике, изучать систему управления наукой на Западе, в Японии, других странах, почти что стали профессионалами в этих вопросах. Повторюсь: это наши наиболее перспективные молодые ученые. Например, у Ваграма Казаряна, интервью с которым появилось у вас на сайте, был второй результат по премии «Айкян», которую недавно вместе вручали президент и премьер. Сейчас он стал первым призером премии имени Чамичяна.
Чамичян (Джакомо Луиджи Чамичян (1857-1922). – Прим. ред.) жил в Италии, стал сенатором, девять раз выдвигался на Нобелевскую премию, один раз был в финале и проиграл только одним голосом. Если бы не скоропостижная смерть от малярии, он бы ее наверняка получил. Кстати, дважды он сам успешно выдвигал ученых на Нобелевскую премию. Он – основоположник фотохимии и солнечной энергетики (кооптирования солнечного света и преобразования его в другие виды энергии, например, электрическую), его именем назван институт в Италии, его бюст стоит в фойе университета Болоньи, который расположен по улице Чамичяна.
Сейчас нашими усилиями учредили премию его имени, и вот Ваграм получил ее. И что он говорит в своем интервью: можно даже идти на забастовки. Еще пять лет назад у нас не было почти стопроцентной утечки мозгов. Еще пять лет назад многие уходили в IT-предприятия в Армении, получали по тысяче или полторы тысячи долларов и были довольны после ста долларов, которые получали в Институте. Но зачем им тысяча пятьсот в сфере IT, если, работая по специальности, они могут получать четыре тысячи евро, например, в университете Осло?
Как на сегодня организационно оформлено движение молодых ученых?
Секрет развития этого движения состоит в применении множества инноваций. Никакой организации нет, не существует никакой формализации работы движения, нет инициативной или руководящей группы, на всех встречах присутствуют разные люди. На первой встрече с министром образования 15 июня 2011 года было 15 человек, на второй встрече, через несколько месяцев, было 14 человек, из которых только трое участвовали в первой встрече. На третьей встрече не было вообще никого из первого состава. На вопрос министра, кто же представляет движение, все отвечали: «Не я». – «Как вы попали на эту встречу?» – «Было объявление о встрече с министром образования и о том, что вход открытый». Министр оценил такой принцип.
Изначально мы хорошо понимали, что наличие инициативной группы чревато очень предсказуемыми последствиями. Я шучу обычно так: из двенадцати одного можно возвести на крест, второй поможет в этом деле и потом повесится сам, третьего можно напугать, четвертого – купить и т.д. Если подобное движение имеет организационную форму, у власти есть целый арсенал приемов борьбы. Любая организация будет разбита, власть очень хорошо умеет работать с оппозиционными партиями, группировками, гражданскими инициативами – всеми, кто хоть как-то оформлен.
В данном случае никто не может выступать от имени всей группы, и это ставило в тупик партнеров по переговорам. Кроме фейсбуковской страницы ничего больше нет. Это фактически «дым», но удивительным образом с ним считаются и государственные органы, и партии, и различные фонды. До сих пор движение не подписало, в принципе, ни одной бумаги. Около 200 тысяч долларов уже потрачено, но ни одной подписи не поставлено.
Допустим, мы бы формировали какой-то руководящий орган. Тут же возник бы вопрос: по какому признаку он формируется? Пусть будут представлены различные направления науки, пусть будут соблюдены еще какие-то критерии – множество подставных людей сразу же войдут в состав этого органа и поведут движение в ином направлении. Всех таких подставных лиц мы изначально поставили в аут отсутствием каких-либо структур.
Кстати, этот принцип я применил еще в 1988 году: я договорился с друзьями, сказал им, что хочу стать секретарем комсомольской ячейки Института. Они страшно удивились, но потом узнали, в чем дело, и выбрали меня секретарем, заранее зная, что я хочу упразднить ячейку с четкой юридической формулировкой «за неуплату взносов». После нашего собрания меня вызвали в райком ЛКСМ Армении, потом в республиканский комитет, потом мною занялись партийные органы… Это было первым в Армении прецедентом. Я отвечал, что собравшиеся внесли такой пункт в повестку дня, они так проголосовали. Тогда я первый раз использовал принцип «коллективной безответственности». Уже нельзя было наказать всех подряд – не те были времена.
Интересно, что теперешний фейсбуковский «дым», лишенный всякой структуры, смог получить деньги от президента, правительства, нескольких фондов противоположных ориентаций. В течение этих двух лет движение раздобыло достаточно существенные по масштабам Армении средства, провело около 15 конкурсов. Поскольку мы не фонд, у нас нет ни печати, ни банковского счета, функция была чисто операционная – инициатива говорила, кто кому должен платить. Самый первый конкурс был объявлен сразу после встречи с Гагиком Царукяном в мае 2011 года. В течение 10 дней принимались заявки, все они были рассмотрены, как положено, потом появился очень подробный анонимный отчет на 15 страницах, где было сказано, кому, сколько и за что нужно заплатить. И в июне 2011-го Царукян вручил молодым ученым деньги – от 100 тысяч до 500 тысяч драм. 134 человека подали заявки, и не было ни одного протеста по поводу результатов, возник только один вопрос, и на него был дан ответ.
Мы провели и другие конкурсы. Все происходило на странице Facebook – там подавались заявления, там писали, кому сколько положено. Отсутствие споров и протестов участников стало феноменальным результатом для Армении. Провести в условиях Армении конкурс без жуткой кампании протестов по его результатам… И тем не менее это многократно удалось, и тем самым мы продемонстрировали, что можно проводить у нас конкурсы, где вообще нет ни тени сомнений в справедливости. Это было принципиальным достижением, и ребята очень четко сознавали, что они в определенном смысле делают революцию.
Многие принципиально не хотели участвовать в самой первой акции, у них были сильные возражения политического характера. Многие в прямом смысле ненавидели Царукяна как олигарха. Это был первый критический момент – движение могло полностью захлебнуться и закрыться. Поднялась волна, в буквальном смысле восстание внутри движения. Если посмотреть на фейсбуковскую страницу двухлетней давности, вы увидите, что там в течение примерно двух недель шли бои непрерывно 24 часа в сутки. По 100-200 комментов появлялось под каждой заметкой. Особенно сильно взбунтовались сторонники Левона Тер-Петросяна. Потом стали возражать те, кто имел провластные взгляды. Было написано множество статей, что мы станем фан-клубом Царукяна, дело доходило до того, что ссорились близкие друзья. Тем не менее удалось уговорить людей участвовать, чтобы продемонстрировать возможность проводить справедливые конкурсы. И второй важный прецедент: в основу конкурса были заложены новые принципы, которые закладывали основы новой культуры с использованием impact-factor.
Сам Царукян поставил жесткое условие, что нужно создать фонд, туда должны войти 5-6 человек из движения, которым он будет платить высокую зарплату, но 2-3 человека из молодых членов его партии тоже займут место в администрации фонда. Без согласования с Царукяном было принято решение проводить конкурс на тех условиях, которые были намечены изначально.
В конце концов, дело увенчалось успехом. Можно сказать, что тот конкурс вызвал ревность властей. Ровно за полчаса до того как Царукян должен был раздавать премии, позвонил министр науки и образования и первый раз пригласил группу на встречу.
Второй критический момент случился тогда, когда президент страны тоже предложил создать фонд, выделил сто миллионов драм. Движение очень резко отказалось, и тут аргументы уже были совершенно четкие. В случае с Царукяном больше работали эмоции, домыслы, а с президентом все разрешилось в течение трех дней. Было написано несколько статей о том, почему такой фонд нельзя создавать в принципе. Основной аргумент был очень простой: у властей уже есть много фондов, которые призваны решить эти задачи – заставьте их работать, а мы просто будем говорить, кому и за что давать деньги.
Борьба не ограничилась только словами. Власти обиделись, решили сделать по-своему и опереться на «комсомольцев» от науки – Совет председателей советов молодых ученых институтов АН. Тогда группа сторонников движения буквально ворвалась на это заседание и устроила скандал. Пошли разные статьи в газетах, глухая борьба продолжалась в течение двух месяцев. В конце концов, президентская сторона во многом уступила и приняла наши условия. Программы осуществляются через каналы уже существующего Молодежного фонда Армении, ни копейки не идет на административные расходы. Был создан руководящий орган, в него вошли три представителя из советов молодых ученых академических институтов, три – из аналогичных университетских советов и три – из фейсбуковского движения.
За принципы работы конфликт доходил чуть ли не до драки – был случай, когда наши ребята и «комсомольцы» готовы были броситься друг на друга. Представители совета молодых ученых требовали себе очень приличные зарплаты – до 800 долларов в месяц. Три наших принципа заключались в отсутствии административных расходов, принципе консенсуса (иначе они бы провели любое решение) и записи заседаний с выставлением аудиозаписи в интернете по требованию любого участника, чтобы было видно, почему принято то или иное решение. Мы считали это единственной гарантией от того, чтобы деньги не шли в карманы. Мы также требовали, чтобы все члены проходили ротацию. Они с этим никак не соглашались, и, в конце концов, инициатива сама стала менять своих представителей – эта ротация проходила уже несколько раз.
Кроме постоянного диалога с властями и политическими силами, информационной кампании в СМИ, привлечения финансовых средств, организации конкурсов (причем не только для молодых ученых, но и для журналистов, освещающих положение дел в науке), движение также проводит важные мероприятия – например, такие как конференция в Цахкадзоре. Там участвовали и выступили президент, представитель Госкомитета по науке, трое членов Президиума НАН, множество докторов наук, представители всех партий, депутаты Национального собрания.
Мы до сих пор говорили в основном о сфере естественных наук.
В гуманитарных науках дела обстоят гораздо хуже. В свое время под лозунгом перехода к новой общественно-политической системе было увеличено количество аспирантских мест и квот для экономистов, юристов и проч. Спекулируя на том, что в советское время гуманитарные науки были сильно политизированы и теперь якобы требуется новая школа, в гуманитарных науках начали в большом количестве выпускать кандидатов наук. Цифры такие: в советское время по специальностям «физика» и «математика» у нас, в Армении, в год защищалось примерно 55-60 кандидатских и докторских диссертаций, из них около 40-45 были по физике и 10-15 – по математике. Сейчас примерно такие же числа. Только в 1996-97 годах наблюдалось небольшое увеличение – до 75 человек. А вот по специальностям «экономика» и «право» раньше защищалось 10-12 человек в год. За десятилетие – с 2000 по 2010 год – уже около 100 в год, в десять раз больше.
Тысяча кандидатов и докторов наук, экономистов и юристов, не дают никакой продукции. Вы не увидите и 2-3 статей в международных рейтинговых журналах. Более того, у нас здесь создавались новые журналы, где публиковались десяток человек для защиты диссертаций, и потом через пару лет эти журналы закрывались. Всем известно, что коррупция царила невероятная – диссертации писались за деньги методом copy-paste. Все такие псевдоспециалисты царят и правят. Где сейчас эти кандидаты наук? Представляют страну в разных международных организациях, сидят в министерствах, Национальном собрании. Это нечто страшное, как раковая опухоль, это ударило по престижу науки, резко ухудшило отношение к науке в обществе и приносит прямой вред стране.
Среди реформ, которые мы требуем, – резкое ужесточение норм для защиты диссертаций в этих областях. В течение двух лет группа молодых ученых активно воюет за реформы в гуманитарных науках – нужно ввести нормальные наукометрические показатели и четкие критерии. Как раз сейчас идут новые конкурсы – в частности, один из них для тех, кто будет публиковать научные статьи, посвященные Геноциду в журналах с impact-factor.
Выяснился катастрофический факт, который для меня стал просто потрясением. В мире всего три научных журнала, специально посвященных теме геноцидов (genocide studies). Там есть, естественно, Холокост, есть Камбоджа, Руанда… Но практически отсутствует Геноцид армян. Выяснилось, что в журналах, которые формируют мнение в академических кругах, почти нет статей на эту тему. Хотя есть, к примеру, немало статей о Геноциде чеченцев в сталинские времена. За 10 лет о Геноциде армян можно найти 3-4 статьи – например, публиковался Дадрян. Из Армении ни одной статьи. Движение выступило с инициативой платить 500 тысяч драм, около 1200 долларов за каждую статью, опубликованную в подобном журнале. Сейчас, по-моему, уже принята к публикации одна такая статья. Еще 2-3 статьи напечатаны в журналах не столь высокого ранга, но следующего по уровню. Это журналы, индексируемые в Скопус и Томсон-Ройтерс. Кстати, одним из трех лауреатов премии «Ташир» в области исследований о Геноциде, объявленной совместно с фейсбуковской инициативой в преддверии 2015 года, недавно стал молодой таджикский ученый Шавкат Касымов, чья статья «Геноцид армян и роль системы миллетов в его осуществлении» была опубликована в журнале Social Identities.
Вопрос с гуманитарными науками очень тяжелый. Изначально я имел слабое представление о ситуации в этой сфере. Но в течение этих двух лет мы вынуждены были очень внимательно вникнуть в нее. Первый раз – в связи с публикациями в журналах с impact-factor. Из 94 человек, которые прошли, как я уже сказал, условия первого конкурса, только один был представителем гуманитарных наук. Распределение точно показывало распределение публикаций в международных журналах, то есть представленность армянской науки в мире. По этому вопросу в фейсбуке опять-таки были очень жаркие споры. Высказали свое мнение более 200 человек, в том числе доктора наук и даже член-корреспондент АН Левон Абраамян. Многие ученые-гуманитарии выступили с резкой критикой фейсбуковского конкурса и настаивали на том, что в случае гуманитарных наук принципиально нельзя применять обычные наукометрические критерии. В этой области только профессионалы должны судить.
Но кого называть профессионалом? В стране около 1500 гуманитариев с научными званиями, и любые три человека не признают авторитета остальных. Я провел в течение месяца множество совещаний, ходил по институтам, раза три по 8 часов непрерывно разговаривал с нашими оппонентами. В первую очередь ими были доктора наук из Института энографии и представители Музея-института Геноцида – они выступали очень резко.
Опять-таки вышло множество статей. Я также начал консультироваться с представителями Госкомитета по науке, и оказалось, что они имеют дело с этой проблемой с самого момента создания Госкомитета в 2007 году. В Комитете сказали мне следующее: возьмите любую выборку из пяти ученых-гуманитариев – и вы увидите двух воюющих против трех и утверждающих абсолютно противоположные вещи. Невозможно найти сообщество из 5-10 человек, которые утверждали бы одно и то же. Каждая группировка считает, что только они трое профессионалы.
Ученые-гуманитарии считают, что принципиально нельзя требовать от них публикаций в международных журналах. Якобы никому в мире неинтересна армянская тема. Нам пришлось раскопать множество статей, опубликованных в авторитетных западных журналах, начиная с Адонца и вплоть до авторов советского времени, таких как Джаукян и др. Далее говорили, что в данном случае это трудно, в гуманитарной сфере требуется особенно высокий уровень знания английского по сравнению с естественными науками. Спор продолжается до сих пор. Представители гуманитарных наук «насмерть» стоят против наших доводов как позиции «технарей».
Государство предприняло шаги, чтобы навести порядок в этой сфере. По инициативе Госкомитета по науке была принята концепция развития арменоведения. Начали выделять им больше денег – вдвое больше на человека, чем в остальных областях. Первый конкурс показал, что надо строго разделить сферы, и следующие конкурсы проводились уже отдельно для гуманитарных и естественных наук. Эту же политику начал вести и Госкомитет по науке.
Фейсбуковское движение продемонстрировало наличие проблемы, что гуманитарные исследования имеют локальный характер, рассчитаны на армянского читателя. Гуманитариям надо рассказывать о Геноциде, об армянском наследии в первую очередь остальному миру. Второй конкурс мы провели исключительно для гуманитариев и нашли уже семь человек с публикациями в международных журналах. Объявили, что в течение года в случае новых публикаций мы будем находить деньги и платить. Появилось уже 15 человек.
На Западе в финансировании науки и образования, насколько я знаю, огромную роль играют негосударственные частные фонды.
Вы совершенно правы. Так сложилось, что за последние десятилетия я сотрудничал с разными зарубежными учеными, но особенно тесные связи у меня сложились с четырьмя. Почти одновременно я стал и.о. директора Института здесь, мой коллаборатор Калле-Антти Суоминен стал деканом факультета физики университета Турку в Финляндии. Японский коллаборатор Хироки Накамура тоже стал директором Института. До этого все мы были руководителями теоретических групп. Интересно, что мой французский коллаборатор, по происхождению армянин из Бейрута, стал директором лаборатории, которая по рангу соответствует Институту. Мы четверо оказались на руководящих должностях примерно одного уровня, и в 2005-2007 годах я множество часов обсуждал с тремя моими друзьями ситуацию в их странах и сравнивал с нашей.
Есть еще любопытное обстоятельство. Мой японский коллаборатор вскоре стал директором конгломерата институтов, которые назывались Национальными исследовательскими институтами. Это примерно нечто на уровне нашей Академии наук. То есть его ранг примерно соответствовал президенту Академии. Другой коллаборатор стал президентом АН Финляндии. Мы постарались создать совместные армяно-финские, армяно-японские инициативы сотрудничества. Японский коллаборатор очень серьезно пытался помочь Армении. Мы разработали проект со включением множества научных групп на пять миллионов долларов (в то время как годовой бюджет науки в Армении составлял семь с половиной) с финансированием по схеме 4:1, то есть японцы предоставляли четыре пятых финансовых средств. Я переговаривался с президентом нашей АН, с министром. Тогда министром был сначала Левон Мкртчян, потом его сменил Серго Ерицян. Они, как и Фаддей Тачатович Саркисян, тогдашний президент АН, дали мне официальные полномочия вести от имени министерства и АН полномасштабные переговоры. И я вел переговоры с руководителями японской науки на самом высоком уровне. Мы с моим коллаборатором ездили многократно в Токио, где были составлены различные проекты договора. Тем не менее все сорвалось по вине армянской стороны, которая отказалась от своей части финансирования.
Поскольку вся эпопея длилась три года, я в течение этого времени занимался изучением японского опыта. Они параллельно пытались привлекать к проекту частный капитал: Toyota, Sony готовы были предоставить около половины средств. Я взялся серьезно изучать дело и выяснил, что на Западе государство, как правило, предоставляет одну треть финансов. В любом случае доля частного капитала высока – выше 50 процентов. На моих глазах в трехстах метрах от места, где я работал, построили огромную ядерную установку, был создан целый Институт в составе Национальных исследовательских институтов Японии – все это полностью финансировала корпорация Toyota. Или Институт молекулярной физики, где я работал в течение года – около 60 процентов финансов поступает из крупных японских корпораций. Нельзя путать это с благотворительностью, она составляет не более 5 процентов от общих сумм. Корпорации дают очень много заказов. Например, Toyota профинансировала фундаментальные исследования в рамках прикладного проекта, необходимого для компании.
Председатель нашего Госкомитета говорит об этом непрерывно и пытается привлекать частный капитал, но, к сожалению, в Армении не существует нормального частного сектора. Любые научные разработки требуют времени, а в Армении пока признают только сиюминутную пользу – сегодня продал, завтра получил деньги. Год ждать они не хотят.
Что касается диаспоры, предприниматели западноармянского происхождения не понимают роль науки в принципе. После Геноцида нет традиций. В свое время, когда по завещаниям армянских предпринимателей создавались фонды, в тексте не было даже упоминания о науке. Наука может по настоящему быть оценена только государством, а тогда армянской государственности не было. У «старого» спюрка нет понятия науки вообще. Это, в частности, проявлялось в том, что в AGBU принципиально не хотели оплачивать стипендии для магистратуры. Ни один армянский диаспорный фонд не давал на это деньги, тем более для PhD-стадии. Я лично с большим трудом заставил их включить этот раздел в свою программу.
Есть среди диаспорных армян профессора, работающие в науке. Они в один голос говорят, что бесполезно говорить о науке с армянами на Западе. Знаменитый профессор Ерванд Терзян, директор Корнелловской обсерватории NASA, одной из самых крупных в мире, имеет теснейшие связи с Академией наук Армении как ее иностранный член. Он еще двенадцать лет назад основал фонд ANSEF с целью содействия армянской науке и пытается достать деньги. С первого дня там было написано, что они сейчас соберут десять миллионов долларов, положат в банк и на проценты будут финансировать науку. Но десять профессоров на уровне членов Совета по науке при президенте США еле-еле могут собрать по сто тысяч в год. Если нужно помочь детям, голодающим, построить дорогу – вопросов нет. Заикнетесь о науке – и тут же глухая стена. Западноармянские богачи не понимают этого социального феномена, который понимает любой человек из постсоветского пространства. Что касается российских армян-бизнесменов, среди них есть отдельные люди с прекрасным образованием, искренне желающие помочь, но они все же плохо представляют себе, как организована наука.
Как Вы в целом оцениваете проблему взаимоотношений власти и науки в Армении? Иногда люди понимают, что делают и делают сознательно. Иногда просто неспособны понять. За все эти годы какое впечатление у Вас создалось: это делалось осознанно или по недомыслию?
Во-первых, во власти оказались многие люди, которые действительно не понимали. Но они работали в средних звеньях. Если смотреть на людей, которые принимали решения, у меня сложилось твердое убеждение, что они все понимали. То есть они знали, что своими решениями приносят вред.
В 1960-е годы в СССР интеллигенцию делили на «физиков» и «лириков», и у наших читателей может сложиться впечатление, что Вы принадлежите именно к первой категории. На самом деле, когда спрашиваешь у людей о Вас, первым делом слышишь о Вашей любви к поэзии, о даре написания и чтения стихов.
В свое время я написал довольно много стихов. Первые четыре стихотворения опубликовал в газете «Андрадардз» в 1989 году – они вызвали очень бурную реакцию. Меня вызвал Грант Матевосян, который в то время был секретарем Союза писателей, и сказал, что они получили множество писем с «жалобами трудящихся», на его памяти ничего подобного не было. Ему стихи очень понравились, и он тут же предложил мне вступить в Союз писателей. Второй секретарь Союза Левон Чандоян сказал, что в армянской литературе в редчайших случаях встречал такую же плотность мысли в стихах.
Вот, например, стихотворение «Ձոն նվիրյալներին»:
Սեւ կոնտրաբասի ծեր ուրվագծեր, խուլ դահլիճ, պարտեր: Շղթայված, լլկված, գերի լարերի հպա՛րտ տեր, դահի՛ճ: Խելահեղ աղեղ՝ բիրտ, հեթանոս, չար. արարչի կերպա՞ր: Ճերմա~կ երամով երկինք սուրացող հնչյունների պար…
Հրեշ գործիքի վավաշոտ բասին զոհաբերված կյանք. Զոհասեղանին կծկված օձերը օղի են կոնծում՝ մեռելոց կենաց... Մարդ-կոնտրաբասի պարարտ իրանի ճոճքին համընթաց, Հաճո՜, ստորաքարշ սեթեւեթում են հարճ-հարս լարերը …փշալարերը
До сих пор во время любого застолья с моим участием мое чтение стихов – это обязательная часть программы. Раньше я читал особенно много – кроме армянского читал стихи на русском, английском, на латыни и других языках.
Я не просто читаю стихи. Для меня это ориентиры, например, стихотворение Киплинга «If» в переводе Лозинского:
«Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех, Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех; Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них; Умей прощать и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других…» и далее.
Каждый период в жизни я прохожу со строками того или иного стихотворения. Например, в период войны в Карабахе я часто читал в оригинале на румынском языке стихотворение поэта Лучиано Блага «Eu nu strivesc corola de minuni a lumii».
Когда вы спросите в Армении обо мне, все обязательно отметят три вещи: хорошо играет в футбол, постоянно декламирует стихи и увлекается наукой.
Успехов во всех начинаниях. Надеюсь, это не последняя наша встреча на страницах журнала «АНИВ». aniv.ru
|
